Таким образом, к 1 марта 1569 года на Люблинском сейме остались одни поляки. Однако литвины недооценили сложность ситуации — поляки собирались довести дело до конца, причем их позицию разделила русская (украинская) шляхта Волыни и Подляшья. Сейм постановил обсуждать дело унии без участия послов Великого княжества Литовского и на очередном своем заседании одобрил план инкорпорации ВКЛ в состав Польши. В нем предлагалось упразднить прежние привилегии ВКЛ и его шляхте, объявить королевским указом о принадлежности к Польше Волыни и Подляшья, привлечь татар на сторону поляков, чтобы ВКЛ не привлекло их себе в помощь, назначить гетмана, обеспечить границы и обдумать меры по обеспечению безопасности короля, когда он поедет в Литву. Сам король тут же объявил, что отдает Польше Волынь и Подляшье и вторично дарит ей Великое княжение Литовское и Русское, включая свои имения в нем, сохранив их за собой лишь пожизненно. Поскольку Сигизмунд II Август был бездетным, а его владения в ВКЛ — велики, то это был очень серьезный удар по единству Литовско-Русского государства.
Исполнение пунктов плана инкорпорации ВКЛ началось с присоединения Подляшья. Под угрозой лишения должностей и привилегий 5 марта 1569 года послы Подляшья присягнули на аннексию своей родины в пользу Польши. Наступил черед Волыни. Волынских послов вызвали на сейм 15 мая, но те к сроку не прибыли, поэтому дело отложили до 23 мая, а послов приструнили тем, что в случае несогласия они будут поставлены перед фактом лишения имений и баниций (изгнания). Угроза подействовала, волынцы прибыли на сейм, включая князей Збаражских, Чарторийских и Острожских, после чего присягнули на аннексию Волыни Польше, хотя и в драматической обстановке.
Наиболее показательным примером, как принуждение происходило на деле, был случай с Остафием Воловичем, помощником канцлера ВКЛ, оставленным на Люблинском сейме в качестве наблюдателя. Он не владел наследственными поместьями в Подляшье, но имел там три дарованных бенефиция за заслуги перед ВКЛ. После своего указа король приказал Воловичу принести присягу на верность Польше, но тот умолял короля «открыть свое второе ухо» (т. е. выступить в качестве великого князя Литовского) и позволить ему (Воловичу) посоветоваться с другими великолитовскими вельможами. Сигизмунд остался глух к этой просьбе, а Волович отказался принести присягу, за что был лишен бенефициев в Подляшье. Но таких, как Волович, было немного, тем более что его собственность в Подляшье была невелика.
Далее последовало присоединение Подолии (Брацлавского воеводства), а там очередь дошла и до Киева. Аннексия Киевщины началась 1 июня. Спор между поляками и киевскими послами был крайне возбужденный. Последние не соглашались на инкорпорацию Руси-Украины и дело дошло до очередного королевского декрета от 4 июня, согласно которому Киев и вся Украина, включая города Черкасы, Канев, Белая Церковь, Остер, Любечь и др., присоединялись к Короне Польской. Декрет был встречен поляками с радостью, после чего началась присяга украинских послов. Первым под угрозой конфискации имущества за неподчинение королевской власти и польским законам присягнул киевский воевода князь Константин Острожский. Причем волынские послы заодно с поляками выступали с требованием аннексии Руси-Украины. Одним словом, уния в польском исполнении стала возможной лишь потому, что притязания польской шляхты поддержала шляхта украинская, соблазненная приобретением прав и привилегий, равных польским. В результате украинские магнаты потеряли социальную опору у себя на родине и вынуждены были принять польские условия.
Как следствие, к 6 июня, когда литовские вельможи и посланники шляхты вернулись на сейм, Великое княжество Литовское лишилось всех своих украинских владений или примерно трети территории и населения. Ободренные успехом, поляки приступили к инкорпорации исторического ядра ВКЛ — Беларуси и Литвы. Дальнейшее сопротивление Польше стало почти невозможным, но оно продолжалось. 7 июня 1569 года в присутствии короля проникновенную речь произнес Иван Ходкевич, староста жмудский. Он заявил следующее: «Неприятель (московский) во время перемирия не нарушал собственности, а нас, живущих в вечном мире и братстве с вами, господа поляки, вы лишаете этого права. Справедливости мало на земле! Но Бог такой несправедливости с нами не потерпит: рано или поздно расчет будет». В ответ краковский архиепископ увещевал белорусско-литовских послов согласиться на унию, на что получил ответ Ходкевича: «Не знаю, какая это будет уния, когда мы видим, что уже теперь между вами в сенате сидят литовские сенаторы. Вы уже обрезали нам крылья! Между вами сидят воеводы: волынский, киевский, подляшский, подольский, между вами и другие наши сенаторы-каштеляны. Впрочем, дайте нам привилей на унию, мы его обсудим». Отчаяние великолитовских вельмож в полной мере проявилось и в письме Николая Радзивилла Нарушевичу, в котором автор горько сожалеет о «похоронах и уничтожении навсегда ранее свободного и независимого государства, известного как Великое княжество Литовское». Рассмотрев условия присоединения ВКЛ к Польше, выработанные поляками, белорусско-литовские послы вновь составили пожелания по этому поводу королю, но их вновь отвергли. Переговоры затягивались и были утомительны, но аннексия Подляшья, Подолии, Волыни и Киевщины делала позицию ВКЛ весьма шаткой, особенно с учетом пропольской позиции короля и значительной части собственной шляхты. Как следствие, убедившись в бесплодности усилий защитить независимость собственного государства, белорусско-литовские послы, истомленные физически и духовно, согласились на образование Речи Посполитой в основном по польскому сценарию.