Русская Атлантида - Страница 26

Что позволяет так утверждать? О нелепости применения к данному союзу слова «измена» говорилось выше. И Олег Рязанский, и Ягайло были суверенными государями, независимыми от Москвы. При этом Олега меньше, чем кого-либо другого из русских князей, можно было заподозрить в симпатиях к Орде — приграничная Рязань больше всех страдала от соседства с ней. Орда еще не тронулась, Мамай собирает несметное войско. Дмитрий Иванович сидит в Москве и тоже не двигается в поход. Идет подготовка к схватке, победа Москвы в которой была совсем не очевидной. Мог ли в такой ситуации Олег Рязанский открыть свои симпатии к Москве и отказать Мамаю в союзе с Ордой. Вопрос более чем риторический. Всего парой-тройкой туменов ордынцы тогда бы за неделю полностью разорили Рязанскую землю. Уйти с дружиной в Москву Олег тоже не мог — кто бы его выпустил! Поднять в изгон всю Рязанскую землю было невозможно тем более. Не выступить на стороне Мамая против Москвы Олег мог только в одном случае: если бы московское войско встретило ордынское нашествие за пределами Рязанской земли. Дмитрий Московский это условие выполнил, а Олег Рязанский на соединение с Ягайло не пришел, хотя тот находился от Вильни несоизмеримо дальше, чем Олег от Рязани. Выводы можете делать сами.

Не все просто и с союзничеством Ягайло. Соперничество между Вильней и Москвой за собирание русских земель со смертью Ольгерда не прекратилось, скорее наоборот. Дом Гедиминовичей еще долго спорил с родом Ивана Калиты за первенство в этом деле. Но именно накануне Куликовской битвы для Дмитрия Ивановича сложилась благоприятная обстановка: Ягайло был ослаблен борьбой с братьями за отцовское наследство. Поэтому соглашение с Мамаем он, конечно, заключил, но не мог не опасаться, что, выступив на стороне Орды в битве с Москвой, может окончательно лишиться поддержки со стороны русской элиты ВКЛ, которая и так-то была небольшой. Опять же исход битвы был непредсказуем, ибо о силе московского войска Ягайло знал доподлинно. Как бы то ни было, в битву на стороне Мамая он не вступил, хотя по большому счету сделать это ему ничто и никто не мешал, уговор с рязанским князем о соединении сил здесь не в счет. В итоге Москва и Орда оказались в своем военном противостоянии один на один, причем при прямой поддержке двух князей Ольгердовичей и нейтралитете остальных ведущих русских княжеств, в основном доброжелательном. Думается, Дмитрий Иванович обо всем этом знал. Более того, он подготовил именно такое развитие событий.

Морально-политическое и чисто военное значение Куликовской битвы для судеб Руси безусловно было огромным. Однако, на наш взгляд, нерешающим. Как известно, в 1381 году потомок Чингисхана и правитель левобережной Волжской Орды хан Тохтамыш окончательно разбил войско Мамая (Мамай бежал в Крым, где был убит генуэзцами, а его сын Мансур перешел на службу к Ягайло, который разместил татар на южных рубежах своего государства) и полностью восстановил единство Золотой Орды. При поддержке суздальско-нижегородских князей и Рязанского княжества в 1382 году Тохтамыш овладел Москвой и сжег ее. Правда, Москва пала в результате предательства, а Орда ушла из Московской земли сразу после того, как стало известно, что Дмитрий Иванович появился с городскими полками у Переяславля, а его брат Владимир Андреевич сосредоточил такие же полки под Волоколамском. Московский престол Дмитрий Иванович сохранил, но был вынужден подтвердить свою вассальную зависимость от Орды. Возможно, зря, московское войско тогда было сильным. Недаром же в 1395 году непобедимый Тимур (Тамерлан), взяв Елец и выйдя к Оке, где на противоположном берегу его ждало московское войско, предпочел повернуть прочь. И вряд ли за этим фактом стоит лишь сила воздействия одной чудотворной иконы Владимирской Богоматери.

Но, как говорится, Дмитрию Ивановичу было виднее. Куликовская победа стоила Московской Руси недешево, да и других забот у Дмитрия Донского тогда хватало. После Куликовской битвы перед ним встали более укрупненные задачи. Началась практическая реализация идеи консолидации всех русских земель вокруг Великого Владимирского княжения, а стало быть, вокруг Москвы. Речь теперь уже шла не только о Северо-Восточной Руси, но и о полном подчинении Москве Твери, Рязани, Нижнего Новгорода, Новгорода Великого, некоторых русских земель, входивших в состав ВКЛ.

Требовалось определиться и в церковных делах на Руси, так как еще при жизни митрополита Алексея в них наметилась смута. Ольгерд не хотел примириться с тем, что митрополиты избрали местом пребывания Москву, поэтому слал послов в Константинополь с жалобами на Алексея, который «прямит» московскому князю, и просил особого митрополита в Киев с властью на Смоленск, Тверь, Новосиль и Нижний Новгород. Цель в рамках противостояния с Москвой, в общем-то, понятная. И жалобы Ольгерда отчасти были услышаны. Митрополитом в Москву был направлен Киприан, по происхождению грек. Но до Москвы он не дошел. По велению Дмитрия Ивановича его встретили под Любутском, сняли святые одежды и отправили восвояси. Так Киприан оказался в Вильне, где был обласкан литовским княжеским домом. Однако и попытка Дмитрия Ивановича поставить после смерти Алексея митрополитом своего духовника Митяя не увенчалась успехом. Созванный им епископский собор отказался принять такое решение без согласия Константинополя. Пришлось Митяю идти туда за разрешением, а путь лежал через Орду. Правда, Мамай встретил Митяя милостиво, но до Константинополя тот не дошел — умер в пути, как в свое время Александр Невский. С тех пор на Руси не то был митрополит, не то его не было.