Русская Атлантида - Страница 92

Да, Лжедмитрию I, а затем и Лжедмитрию II служило немало шляхтичей-литвинов, по разным причинам покинувших свою родину. Но подавляющее число «воров» составляли собственно русские люди, с завидным упорством и чрезвычайной жестокостью истреблявшие собственных соплеменников. Подогреваемые православным духовенством, панически боявшимся конкуренции с католической церковью, они сами учинили свое «смутное время», а потом, как это часто принято на Руси, во всех собственных бедах стали обвинять других.

Безвластие и потеря централизующих начал вели к оживлению местного сепаратизма. Собранные до этого в единое государство отдельные земли стали вновь проявлять признаки обособленности. Брожение охватило и жителей нерусских окраин — как тех, что были присоединены с помощью военной силы, так и тех, которые вошли в состав Московского царства добровольно, откликнувшись на перспективу стабильного порядка и отлаженных связей в сильном государстве. Если до Смуты Москва была координирующим центром, связывающим все области страны, то с утратой доверия к московским властям утрачивались и связи между отдельными областями. «…Потеряв политическую веру в Москву, начали верить всем и всему… Тут-то, в самом деле, наступило для всего государства омрачение бесовское, произведенное духом лжи, делом темным и нечистым» (С.М. Соловьев). Государство превращалось в бесформенный конгломерат земель и городов, а пренебрежение к государственным интересам и мелочная корысть боярства породили такое явление, как самозванство (не напоминает ли это Вам, уважаемый читатель, наше время, по крайней мере 90-е годы XX века).

Москва периода Смуты.

Лжедмитрий I быстро опостылел и был убит. В результате боярского заговора на престол вступил князь Василий Шуйский. Ограниченный претензиями боярства, он принес присягу своим подданным, что означало обязательство править по закону, а не по царской прихоти. Независимо от личных качеств нового правителя, это был первый в Московском царстве договор царя и общества, хотя от имени общества в данном случае выступала боярская верхушка. Таким образом, в очередной раз появилась надежда, что дальнейшее развитие Московского государства пойдет по польско-литовскому пути.

Но не тут-то было. Новые политические потенции так и не успели проявиться в условиях разгулявшейся народной стихии. Василий Шуйский вступил на престол в результате закулисных интриг, «без воли всея земли», поэтому народное сознание отказалось признать его царем. Странный характер происходивших на вершинах власти перемен подогревал сомнения и недоверие среди народа. Трудно было поверить в искренность пропаганды, недавно уверявшей в истинности царевича Дмитрия, а спустя лишь месяцы объявившей его лгуном и изменником. Брожение нарастало. Боярство, раздувая Смуту, загоняло себя в тупик. В социальных низах антибоярские настроения переросли в открытые выступления, вылившиеся в мощное антифеодальное крестьянское восстание. Возглавивший его Иван Исаевич Болотников, бывший холоп боярина Телятевского, призывал истребить бояр и овладеть «…женами их, и вотчинами, и поместьями». Масла в огонь подливала Речь Посполитая, посылавшая в Московию иезуитов, шляхтичей-авантюристов и разного рода подонков своего общества.

Тушинский лагерь.

Появился Лжедмитрий II, обосновавшийся лагерем в Тушине под Москвой. Бояре метались между ним и Шуйским. Страну захлестнула уголовщина. Грабежами занимались бродившие от города к городу польско-литовские, дворянские и казачьи отряды, различные ватаги и банды. От имени «тушинского вора» и наместника Сигизмунда III в Московском государстве А. Гонсевского шла раздача поместий присягнувшим им корыстолюбцам, хотя хозяева этих поместий были в полном здравии. Помутнение в умах раскалывало семьи, брат шел на брата, отец — на сына. В Москве у кремлевского дворца беспрестанно волновались толпы народа, предписывая Шуйскому, а затем и Боярской думе, что нужно делать и какие указы принимать.

После свержения Василия Шуйского и нескольких месяцев правления аристократического правительства в составе князей Ф.И. Мстиславского, И.М. Воротынского, А.В. Трубецкого, А.В. Голицына, Б.М. Лыкова, И.Н. Романова и Ф.И. Шереметева (Семибоярщина) претензии на московский престол перешли к иностранцам. Дело в том, что после того, как с самозванцами не вышло, первоначально частная и запутанная королевская авантюра Сигизмунда III переросла в официальную войну Речи Посполитой с Московским царством. Справедливости ради надо заметить, что и в нем самом тогда весьма широкие общественные круги были заинтересованы в приходе войск Короны польской и Великого княжества Литовского. Например, очень многие бояре, крестьяне и казаки надеялись, что они помогут, наконец, посадить на московский престол справедливого царя и установят порядки сродни собственным. Прямо скажем, надежды эти имели под собой определенные основания. Одним словом, все было очень непросто.

Как бы то ни было, в сентябре 1609 года Сигизмунд III двинул польско-литовские войска к Смоленску и осадил этот город, в котором находилось до 4000 войска под начальством воеводы Шеина. Вышедшее весной следующего года на выручку Смоленску московское войско во главе с князем Дмитрием Шуйским было разбито у деревни Клушино отрядом гетмана Жолкевского, после чего тот двинулся к Москве, не встречая никакого сопротивления. Боярская дума, точнее Семибоярщина, срочно вступила в переговоры с королем и согласилась признать своим царем его сына — королевича Владислава, но только при условии принятия им православия. Владислав также должен был жениться на православной русской и ограничить число своих польских приближенных. Это соглашение было заключено 27 августа 1610 года. Опасаясь недовольства москвичей и не доверяя собственным войскам, члены Семибоярщины совершили акт национальной измены и в ночь на 21 сентября 1610 года тайно впустили в Москву войска польского короля. Так что ни Москву, ни Китай-город, ни Кремль «польские» интервенты не брали, а вошли туда вполне законно по просьбе тогдашнего московского правительства.